На данном этапе все чаще отслеживается и все более подробно изучается пренатальное развитие плода, причем исследования становятся все более точными, благодаря появлению новых технологий и продвинутых научных методик. Появились способы получить объективные сведения по таким вопросам, как наличие врожденных дефектов или генетических заболеваний, узнать половую принадлежность ребенка и особенности его развития. Гораздо меньше информации мы имеем о субъективных переживаниях и ощущениях самого плода, поскольку у него есть мало возможностей для самовыражения. Однако, если мы исходим из того, что последовательность трансформаций, которым подвергается плод, оказывает на него воздействие и влияет на то, что мы называем опытом пренатального периода, то вполне возможно, что с помощью регресии воспоминаний можно отследить переживания человека в период до рождения. В конце концов, рождение само по себе является не началом жизни, а ритуалом перехода уже имеющейся жизни на новый этап. Подробные отчеты Станислава Грофа о новаторских исследованиях, которые он проводит уже более двадцати лет, говорят о том, что мы можем вспомнить свои ощущения, относящиеся к периоду от зачатия до рождения при создании определенных условий. Наблюдения доктора Грофа основывались на опыте, полученном в ходе экспериментов с применением ЛСД, который он описывает как «неспецифический химический усилитель».
Первые десять лет опыты с ЛСД проходили в Праге, где квалифицированные специалисты могли легко получить доступ к этому веществу для проведения экспериментов и терапевтических опытов. Если терапевт или ученый хотел работать с ЛСД, требовалось пройти специальную подготовку и некоторое время работать под супервизией. В конце пятидесятых широкая общественность практически ничего не знала о психоделиках, поскольку отчеты о проводимых исследованиях публиковались исключительно в научных журналах. Когда Гроф уехал из Европы, чтобы продолжать свои исследования в США, в Праге не было черного рынка психоделиков и использовались они исключительно в медицинских целях.
Приехав в Штаты в 1967 году, Гроф попал в самый эпицентр охватившей страну истерии, ставшей следствием широкого распространения самостоятельных экспериментов с нелегальными психоделическими веществами в студенческих кампусах и в общинах хиппи. Газеты пестрели сенсационными заголовками о психотических срывах, самоубийствах, убийствах и изменениях личности, приписывавшихся применению ЛСД. Гораздо реже журналисты писали о том, что благодаря употреблению психоделиков, произошел огромный рост творческого потенциала и взрывное развитие новых форм изобразительного искусства, поэзии, музыки, театра, телевидения, о усилении эстетического вектора как такового, а о терапевтической ценности психоделиков при определенных заболеваниях вообще молчали. Это мощное вещество создало новый проход в те глубины, которые Юнг называл «коллективным или трансперсональным бессознательным». Оно очищало двери восприятия, и то, что появлялось после этого, было просто прекрасно. Не всем людям психологическая конституция позволяла контейнировать мощную стимуляцию органов чувств, которая происходила после употребления вещества. Казалось, что теперь мы можем в полной мере пережить, более того—испытать на уровне тела—все, что читали, о чем слышали и мечтали, невероятные миры бессознательного, сияющий свет и цвета, фантастические формы и ужасные чудовища. Эти переживания перестали быть чисто «психическими», этот мир стал тотальным переживанием, теперь мы могли воспринимать «другой» мир всеми волокнами каждого нерва и всеми участками сознания.
И, как и предсказывал Альберт Хофманн, люди стали играть с этим! Неподготовленные, непосвященные, нежелающие прилагать время и усилия к серьезному осознанию того, что разворачивалось перед их внутренним взором— таких людей просто затапливало объемом и силой поднимавшегося психического содержания, поэтому ничего удивительного, что был выдвинут и одобрен законопроект по ограничению доступа к этому наркотику.
Однако, к сожалению, новое законодательство оказалось достаточно неэффективным для пресечения использования наркотика в немедицинских целях, зато привело к сокращению, а затем и полному отказу от официальных исследований ЛСД. Именно в тот момент, когда отчаянно требовались научные данные об этом веществе и его воздействии на человека, стало практически невозможно получить финансирование на исследования подобного рода. Исчезло финансирование, а вместе с ним—и лаборатории, где проходили подготовку психиатры и психологи, ежедневно работавшие с людьми, попавшими в опасные состояния после употребления наркотиков и нуждавшимися в безотлагательной квалифицированной помощи.
Поняв, что ему необходимо донести собранную информацию о ЛСД до профессионального сообщества, работающего с этой тематикой, Гроф решил посвятить себя систематизации уже проведенных к этому моменту исследований. В пяти томах он изложил основную информацию про ЛСД, картографии внутреннего пространства, о том, как работать с разными аспектами исследований ЛСД, а также о применении этого вещества в психотерапевтических и духовных целях.
Первая из этих книг, «Области человеческого бессознательного», особенно важна тем, что освещает новое измерение сексуальности—субъективный взгляд на наше личное начало. Одно дело, если бы мы просто познакомились с внутриутробным периодом через личный опыт внутриутробного существования—даже этого уже было бы предостаточно, но Гроф на этом не остановился. Он предложил нам свою версию ранних базовых переживаний младенца во время процесса родов, дополненную визуальными, аффективными и телесными компонентами, которые часто оказываются заблокированы внутри этого опыта.
Большую часть времени в Чехословакии Гроф посвятил работе с психолитической терапией. Слово «психолитический» происходит от греческих слов «психе» и «лизис», что означает отпускание и растворение напряжений и конфликтов, психологических по своей природе. Психолитическая терапия проводилась с использованием микродозировок ЛСД, что позволяло постепенно прорабатывать материал на разных уровнях осознанности, а затем интегрировать его на сознательном уровне, а значит появлялась возможность на следующей сессии не начинать все сначала, а продолжать работу с того места, где закончили. Если не делать этого медленно, возникала опасность затопления материалом, недоступным для осознания, человек задыхался под бременем этого материала, и его способность осознавать редуцировалась. Более высокие дозировки применялись лишь в редких ситуациях, когда были основания полагать, что субъект исследования готов к более непосредственному и интенсивному взаимодействию с внутренним содержанием.
В психолитической терапии субъектов под влиянием ЛСД вводили в регресс, то есть в состояние раннего детства и даже младенчества. Они оказывались способны повторно прожить ранние психосексуальные травмы—именно прожить, а не просто вспомнить—во всей их полноте и со всеми сопутствующими ощущениями и эмоциями, многие из которых переживались ими еще на стадии до появления языка. Некоторые субъекты прорабатывали то, что Фрейд считал базовыми психоаналитическими конструктами: Эдипов комплекс и комплекс Электры, страх кастрации и зависть к пенису, и так далее. Такой процесс очень значим, поскольку психоаналитические конструкты не могли появиться в результате внушения культурно обусловленной информации—что было бы вполне вероятно, если бы эти исследования проводились в США. В Чехословакии Фрейд и психоаналитическая литература в принципе находились под запретом с момента оккупации страны немцами в 1939 году. Психологические исследования были ориентированы строго на психофармакологию и бихейвиористские тенденции. Следовательно, можно быть довольно уверенным в том, что субъекты в чешских исследованиях Грофа выдавали ранний материал, и источник этого материала был не внешним по отношению к проживавшему его человеку. Обширные наблюдения Грофа позволили ему узнать конкретные констелляции воспоминаний, которые он стал называть СКО—системы конденсированного опыта. Гроф говорит, что СКО—это система, состоящая из «конденсированного опыта (и связанных с ним фантазий) из разных периодов жизни человека. Воспоминания, относящиеся к той или иной СКО, имеют схожую базовую тему или содержат схожие элементы, ассоциируясь с сильным эмоциональным зарядом того же качества. Самые глубокие слои этой системы представлены наиболее живыми и яркими воспоминаниями о переживаниях младенчества и раннего детства».
Эти ранние воспоминания находятся в самом ядре. С течением жизни ядро привлекает к себе много слоев приращений, состоящих из более поздних переживаний, которые основываются на предрасположенности или ситуациях, напоминающих ядерный опыт—в каком-то смысле они являются вариациями на изначальную тему, но уже высказанными и заряженными изначальной эмоцией, которая становится сложной и переплетенной с другими событиями и механизмами, которые человек создает бессознательно, чтобы справиться с новыми событиями.
Юнг уже давно начал исследования многослойной коллективной психики, находящей выражение в комплексах зрелого индивидуума. В «Пересмотре классической теории комплексов» Юнг предсказал результат, к которому приведет поднятие этих ядерных переживаний человеческой души на уровень осознания: «Там, где начинается измерение комплексов, заканчивается свобода эго, ибо комплексы есть психические формации, чья глубочайшая природа все еще остается непостижимой. Каждый раз, когда исследователю удается продвинуться чуть дальше на пути к психическому tremendum, как и ранее, реакции проявляются во внешнем мире, совсем как у пациентов, которых из терапевтических соображений, призывают встать на борьбу с незыблемостью собственных комплексов».
По его утверждению, «комплексы поистине являются живыми единицами бессознательной психики, и лишь через них мы можем сделать вывод о ее существовании и конституции».
Комплексом Юнг называл то, что проживается в высоком эмоциональном регистре: «Это образ определенной психической ситуации, имеющей сильную эмоциональную окрашенность и, более того, несовместимой с привычным сознательным отношением».
Грофу удалось отследить историю возникновения этих комплексов, на поверхности проявляющихся в форме невротических симптомов или других психологических конфликтов, пройдя через последовательность наслоений, из которых состоит СКО.
Благодаря первопроходческой работе в психолитической терапии, Грофу удалось проникнуть через множество слоев и пройти куда дальше, чем представлялось возможным Юнгу в рамках научного эксперимента. Юнг задолго до Грофа говорил о наличии настолько архаичного уровня коллективного бессознательного, что оно даже предшествует зачатию и заложено в самих филогенетических паттернах, однако на практике исследования Юнга ограничивались его методологией. Если коллективный материал возникал, то он его исследовал. Однако его мнение—что истинно индивидуальное сознание появляется у ребенка лишь в момент психологической сепарации от матери, достижения определенной степени независимости и возникновения моральных конфликтов—привело его к выводу, что систематическое исследование бессознательного содержания, появившегося у человека до пубертата, невозможно. Гроф же показал, что даже психику куда более юных пациентов можно исследовать систематически, и что даже на довербальной стадии развития у ребенка есть очень реальная форма сознания, которая присутствует и в момент рождения.
В процессе разрядки и интеграции систем СКО Гроф замечает, что «рано или поздно элементы индивидуального бессознательного начинают исчезать… и каждый пациент, проходящий психолитическую терапию, вступает в измерения перинатальных и трансперсональных феноменов».
Крайне интересный момент состоит в том, что в повторном проживании процесса рождения человек испытывает ощущения, связанные не только с рождением, но и со смертью. На основе этого опыта ему могут прийти новые осознания философского характера, когда человек понимает свою хрупкость и непостоянство человеческого существования в контексте самой Жизни. Понимание того, что мы покидаем этот мир точно так же, как пришли в него, оставив все, что было приобретено в течение жизни, указывает на сходство рождения и смерти: рождение—это не просто начало жизни в этом и мире, это еще и смерть, конец пребывания в том мире, откуда пришел младенец—внутриутробного мира—который питается семенем многих поколений. В таком случае именно в этот момент доличностное сливается с надличностным (трансперсональным), а начало рождения провозглашает конец погруженности в океаническое единство. Вслед за автором труда «Травма рождения» Отто Ранком, Гроф описывает четыре стадии процесса рождения. Он называет их базовыми перинатальными матрицами (БПМ I–IV). Под воздействием ЛСД барьер между сознанием и сакральным измерением жизни исчезает. Каждая БПМ имеет два аспекта или компонента—биологический и духовный. Когда человек возвращает себе осознание биологической матрицы, ему открывается духовное измерение—таким образом доличностный и надличностный опыт сливается воедино.
БПМ–I, биологическая стадия безмятежного внутриутробного существования, в духовном аспекте переживается как ощущение единства со вселенной. БПМ–II, соответствующая началу родов, сопровождается чувством вселенского поглощения. Схватки замкнутого пространства утробы на духовном уровне дают ощущение «выхода нет» или ада, и проживаются как антагонизм по отношению к матери.
Биологический компонент БПМ–III—продвижение ребенка по родовому каналу, которое ощущается, как борьба смерти и возрождения. Теперь воедино сливаются воедино синергия детского опыта с матерью и движение матери и ребенка.
Заключительная стадия, БПМ–IV, является прекращением процесса рождения. Она включает в себя перерезание пуповины, физическую сепарацию от матери, и формирование с ней новых отношений. Эта стадия сопровождается духовным опытом смерти пренатальной идентичности, перерождения и обретения совершенно иной позиции по отношению к жизни. Здесь необходимо пережить полное уничтожение всего, что происходило в утробе, пережить на всех уровнях—физическом, эмоциональном, интеллектуальном и трансцендентном, и лишь тогда видение может очиститься от всего наносного, замутняющего потенциал эго и препятствующего свободе и развитию.
Сексуальность утробы связана (или должна быть связана) с покоем, контейнированием и первым чувством в жизни, приносящим полное удовлетворение. Мы вспоминаем ее лишь смутно, если вообще вспоминаем, если не проходим психолитическую терапию или еще какую-то методику вспоминания, однако протовоспоминание присутствует и у детей, и у взрослых в форме едва уловимого стремления получать то, что может дать нам надежду и любовь. Мы смутно помним об этом периоде удовлетворенности, по сравнению с которым все остальные переживания кажутся неполными. В будущем сексуальные действия будут направлены на возвращение в эту удовлетворенность. Иногда в ходе активации воспоминаний становится очевидно, что внутриутробный период прошел не так уж спокойно и умиротворенно. Некоторые люди переживают этот период контейнирования как удушающий, наполненный отвратительными запахами и вкусами, неприятными движениями и даже ощущением травмированности (как будто была совершена попытка аборта). Несмотря на такие негативные чувства, обычно все равно присутствует общее воспоминание об удовлетворении всех потребностей и полной защищенности. Если, на одном уровне, и мужчины, и женщины испытывают стремление вернуться в утробу, то в процессе формирования гендерной идентичности, желание мужчины будет направлено на возвращение в утробу через пенис в момент полового акта, а желание женщины на то, чтобы стать этой утробой—контейнером, проживающим симбиотические отношения с контейнируемым.
Продолжая разговор о том, как возникают половые различие, мы понимаем, что людей нельзя назвать «исключительно маскулинными» или «исключительно фемининными», ни с физиологической, ни с психологической точки зрения. Несмотря на то, что мы причисляем себя к какому-то из полов, наша сексуальность, как и многие функции, не имеющие отношения к сексуальности, обусловлена балансом мужских и женских гормонов внутри единой структуры организма. Мы всегда являемся и контейнером и контейнируемым. Мы переключаемся между этими способами бытия, они доминируют в нас поочередно. Если контейнирующий принцип является сущностно «фемининным», то проявляясь из этого принципа, мужчина действует из контейнирующей фемининной стороны. Когда мужчина хочет, чтобы его сконтейнировали, будь то во время полового акта или в более полноценных отношениях с женщиной, он проживает свою маскулинность. И даже тогда, оборотная сторона этого желания состоит в том, чтобы родиться, появиться на свет, и таким образом освободиться от контейнера.
Наиболее травматичные аспекты процесса рождения активируются в начале родов. Схожим образом, взрослый человек может ощущать психологическое давление как первые сокращения матки. Первые легкие схватки причиняют дискомфорт, похожий на то, что испытывает человек, уже побывавший в захвате, и теперь ощущающий его как нечто новое. Стены начинают сжиматься, пространства недостаточно, становится трудно дышать, человек находится в слишком маленьком мире. Насколько хорошо большинству людей знакомо, как во взрослой жизни мы сталкиваемся с переживанием того, что мы растем психологически, и уже не способны существовать в той же ограниченной среде, с которой раньше могли мириться. Появляется желание двигаться дальше, выбраться на волю, и чем большее давление мы ощущаем, тем сильнее становится желание. Мы знаем, что такое отчаяние: выхода нет, проблему не решить, мы в тупике, все пропало, все бесполезно.
И тут мы видим просвет—правда, очень маленький—но все-таки просвет. Это переломный момент, кажется, что мы нашли выход. В последствии в половой жизни с нами часто будут случаться ситуации, когда от нас требуют, или когда мы сами требуем от себя того, чего никогда не делали раньше. Это может быть первое удовольствие от исследования своего тела и начало познания того, как наше телесное сознание реагирует на прикосновение и воображение. Это могут быть новые сексуальные переживания по отношению к другому человеку, которые переворачивают с ног на голову нашу систему ценностей и дают нам заряд витальности. Мы знаем лишь одно: нам надо двигаться, все должно измениться, нас толкают, сжимают или пихают, а потом мы попадаем на американские горки, которые невозможно контролировать и нужно просто отдаться процессу. Эти переживания сродни тому опыту, который мы часто испытываем во время полового акта, когда нас сжимает узкий проход вагины, или ощущению давления, липкой жидкости, которая делает сопротивление приятным и наконец помогает нам сдаться, ощутить нарастающее возбуждение, когда мы, задыхаясь, приближаемся к высшей точке удовольствия. Мы полностью присутствуем в моменте концентрированного осознания того, что происходит в данный момент. Все остальное для нас не существует. Словно безумные, мы забываем обо всем остальном, попадая в самый центр вселенной, взрывающийся золотистым светом. На какое-то мгновение жизнь замирает, но уже скоро мы замечаем, что снова можем дышать. Постепенно мы ощущаем спад напряжения. Мы снова можем расширяться в пространстве. Мы свободны, мы дома, мы освободились, мы спасены! Снова возможно чувствовать любовь, предлагать прощение или сострадание другому—тому, с кем мы смогли полностью соединиться. Эти чувства можно прожить в полной мере лишь в том случае, если мы действительно отдались, если мы смогли оставить на мгновение наше эго в стороне и впустить Эрос, оживающий во время полового акта.
Гроф показал, как доличностная и надличностная формы сознания сливаются в процессах, связанных с рождением, и перепроживанием перинатальных матриц. Опыт полового соития показывает нам как эти два уровня сознания могут сливаться воедино, образуя ядерные переживания нашей жизни. Здесь не идет речь о постоянном проживании трансперсонального уровня или о пребывании исключительно на доличностном или инстинктивном уровнях—в нас постоянно присутствует и то, и другое.
Гроф раз за разом возвращался к перинатальным матрицам для того, чтобы понять истоки психосексуального функционирования человека во взрослом возрасте. Социобиологи исследуют эволюционное развитие, в ходе которого возникает развитие индивидуальное. Они пытаются объяснить эволюцию инстинктивного поведения человека процессом естественного отбора, и сравнивают ее с эволюцией других видов на нашей планете.
Юнг проследил истоки психосексуального поведения до самой зари человечества, обратившись к древним мифам о сотворении мира, а также сакральным историям множества людей, описывающим психическую жизнь представителей архаичных культур. Когда содержание любой из этих доперсональных стадий развития появляется в сновидческом материала, оно обычно скрыто за фоном, намекающим на личный и субъективный опыт, пусть и отдаленный. Доличностное неизбежно находит свое воплощение в личностном, подобно тому, как сновидение проходит через завесу сна и вспоминается в бодрствующем состоянии. Поэтому столь впечатляющее выдвинутое Грофом предположение о том, что мы можем соприкоснуться с опытом собственного рождения, достаточно серьезно раздвигает границы нашего воображения, чтобы мы смогли допустить возможность и более глубокого погружения в прошлое. Если процесс рождения и воспоминания о нем дают нам важный ключ к пониманию того, как впоследствии развивается сексуальность, то что можно сказать о зачатии и о том, что происходит непосредственно после него?
Именно в период от зачатия до рождения организм растет быстрее всего, каждый день происходят невероятно значимые изменения, подобных которому за столь короткий период человек уже не испытает никогда. Судя по всему, если допустить, что чем раньше с человеком случается некий опыт, тем большее влияние он оказывает на его развитие, то окажется, что нельзя сбрасывать со счетов субъективные переживания плода в период после зачатия. Однако здесь нужно серьезно оговориться: каким бы глубоким не был такой ранний опыт, всегда есть вероятность того, что его воздействие может быть смягчено. Организм человека обладает потрясающей способностью раз за разом трансформироваться на протяжении всей жизни, адаптироваться к меняющимся условиям, восстанавливаться от травм, исцеляться, пересматривать и изменять свои представления, учиться и усваивать новые знания, и видеть в том, что кто-то счел бы катастрофой, возможность для развития и роста. Поэтому, когда мы говорим о ранних факторах формирования личности, необходимо помнить, что изменения, своего «ре-форминг», возможны всегда. Вообще-то, «ре-форминг» происходит постоянно, хотим мы того или нет, поэтому сущностно важно, чтобы мы в максимально возможной степени осознавали трансформационный процесс, который происходит с нами с того момента, когда мы обретаем способность действовать.
Рождение есть забывание. Когда жизнь начинает развиваться во внешнем мире, утроба схлопывается, закрывается и предается забвению. Это и есть «смерть», благодаря которой из тьмы на свет появляется младенец.
В Англии был еще один психиатр, занимавшийся исследованием тайны зарождения личности с помощью психолитической ЛСД-терапии в период с 1953 129 по 1969 год. Фрэнк Лейк, называющий себя клиническим теологом, независимо от Грофа, пришел к тем же выводам, что и он: под воздействием ЛСД с субъектами поразительно часто спонтанно случаются переживания перинатального и пренатального периода. Доктор Лейк был одним из 160 британских психиатров того времени, использовавших в своих исследованиях ЛСД, поэтому его исследования проходили в дружественной среде. Опять же, была возможность вести бесценную работу по исследованию глубочайших уровней психологических нарушений, работать тихо и спокойно, не поднимая шумихи, которая сделала продолжение подобных исследований невозможным в США.
Отчасти Лейк строил свое учение на топографическом анализе четырех базовых перинатальных матриц, описанных Грофом. Работая в первую очередь с пациентами с клаустрофобией, он обнаружил, что устойчивой ремиссии достигали те пациенты, которым удалось перепрожить травматический опыт рождения. Также он вскоре понял—отчасти благодаря своим теологическим знаниям—что некоторые люди неспособны дойти до самого уничтожающего, удушающего ужаса, сопровождающего рождение с анатомической и теологической точки зрения. Вместо того, чтобы перепроживать сам процесс родов, они трансформировали его в символический ряд. С ними случались переживания мифической, визуальной или оргазмической природы или же, наоборот, апокалиптические переживания, в которых воплощались все ужасы, какие только можно себе представить.
После 1969 года для активации внутриутробного опыта Лейк обратился к другим методам. Техника гипервентиляции—при условии выполнения под должным наблюдением—давала доступ к измененному состоянию сознания без употребления наркотиков. В этом состоянии людям помогали регрессировать до пренатальной стадии, сначала с помощью симуляции, затем—с помощью трансформации внимания, что меняло характер переживаний, делая их более целостными и всеобъемлющими. Лейк обнаружил наличие двух фантазий, хорошо знакомых психиатрам, работающим в этой сфере: первая о том, что жизнь в утробе—сплошная благодать и покой, и вторая—что вхождение в пренатальную стадию сопряжено с риском развития психоза. Разумеется, эти фантазии являлись взаимоисключающими.
Выступая перед членами Международной ассоциации трансперсональной психологии в ноябре 1980 года в Австралии, доктор Лейк признался: «Мне, как здравомыслящему психиатру, и в голову не приходило задавать вопросы плоду». Однако за четыре года до этого, он начал делать именно это—задавать вопросы. Поработав более чем с тысячей человек, в основном психологами и психиатрами, в рамка трех-пятидневных семинаров, он выдвинул двойную гипотезу, состоявшую в следующем: 1) некий опыт, случившийся на очень ранней стадии жизни плода, проецируется на последующую жизнь и может приводить к возникновению психических расстройств и 2) этот же опыт проецируется на последующую жизнь схожим образом с опытом, получаемым в группе. Исходя из наблюдений и материалов, собранных на семинарах, Лейк пришел к выводу, что иногда люди могут использовать групповую динамику для того, чтобы войти в так называемые «эмбриональные состояния». В скобках отмечу, что по моему личному опыту психотерапевтической фасилитации регрессии к моменту рождения и эмбриональным стадиям, я здесь полностью согласна с Лейком. По моим наблюдениям, реакции на ранний пренатальный опыт часто проецируются на межличностные отношения в парах, в особенности сексуальные, потому что именно здесь, более чем на какой-либо другой стадии, устанавливаются связи между половым актом и потенциальной возможностью зачатия. Сознательно или бессознательно, пара двигается вместе в акте любви—вне зависимости от того, воспринимается ли он ими как трансцендентная радость или приносит боль или конфликт—и соединяется с началом жизни. Новое попадание в утробу и выход из нее, удерживание и отпускание—все эти чувства нам уже знакомы. Они принадлежат единственной жизни, известной партнерам на органическом уровне—их собственной.
Гроф разрабатывал детали последнего триместра жизни эмбриона и процесса рождения, а Лейк тем временем сосредоточился на первых днях после зачатия и первом триместре жизни эмбриона. Лейк пришел к этой идее, начав, как и Гроф, с признания того факта, что различные психологические нарушения во взрослом возрасте, судя по всему, связаны с бессознательным отыгрыванием раннего опыта. Оба ученых обнаружили, что процесс рождения является важным ядром, которое может отыгрываться множеством разных способов. Некоторые невзгоды взрослой жизни можно понимать как физические и символические выражения ранних систем концентрированного опыта. Если эти ярко выраженно негативные переживания удавалось проследить до СКО, то мог случиться прямой контакт. Сам процесс рождения оказался нагружен ужасом и опасностью, болью и страхом полной аннигиляции.
Все это заканчивается примерно на десятый день, когда эмбрион прикрепляется к выстилке матки матери. Теперь наступает союз с «Другим», первый проблеск дуализма, перерастающий в обмен физическими веществами и человеческой любовью, циркулирующими вверх и вниз по пуповине. Учитывая, что этот изначальный союз, а также сопутствующие ему моменты уязвимости, повторно проживаются в ходе регрессивной терапии, у терапевта появляется возможность распознать, пытался ли человек избежать этого союза или наоборот, стремится ли он вернуться к нему. Если мы сможем перепрожить этот опыт, нам откроется настоящая золотая жила для дальнейшей работы. Движение вспять приводит нас к более раннему, доличностному состоянию.
Однако и бластула сама по себе движется вперед в своем развитии, участвуя в сложном взаимодействии с матерью на протяжении этого периода. Качество взаимодействия во многом зависит от чувств, которые испытывает мать. Общая реакция матери на собственную жизнь до того, как она узнала, что беременна, судя по всему, «открывается по мере того, как субъекты исследования повторно проживают то, что им приходит по поводу первого контакта с маткой». Имеющийся у матери образ себя, ее ощущения, ее движения, уровень тревожности—все это оказывает влияние на зародыш. Во время первичной интеграции (перепроживания) сильное изменение матери в момент, когда она узнает, что беременна, может выражаться в реакции плода на восторг или стресс, испытанный матерью. Переживание плодом материнского аффекта происходит путем химических реакций через пуповину.
Если аффект позитивен и имеет форму эмоционального вознаграждения и внимания, у плода развивается ощущение комфортной кожи, что закладывает основу для более позднего формирования самооценки и чувства личной значимости. Однако если плод воспринимает негативный материнский аффект, ему приходится нелегко. Он хочет, чтобы его присутствие было признано. Если же этого не происходит, закладывается основа для предощущения собственной неважности и неценности для этого мира.
Недавно мне представился случай поразмышлять над работой Лейка, когда ко мне за консультацией обратилась мать шестнадцатилетней девушки. Мать только что узнала, что ее дочь сделала уже три аборта, скрыв это от родителей. Мать беспокоила половая распущенность дочери, употребление алкоголя и наркотиков и отчужденность от остальных членов семьи. Ей хотелось понять, как общаться с дочерью, как сделать так, чтобы та лучше заботилась о себе, стала более избирательной в плане друзей и могла постоять за себя.
Я спросила мать о том, как развивались ее отношения с дочерью в последние несколько лет, и та описала мне множество случаев бунтарского поведения дочери, ее чрезмерные требования от семьи и нежелание соответствовать требованиям, которые ей предъявляла семья. С первого взгляда казалось, что у дочери нет никаких оснований так себя вести. Особенно учитывая тот факт, что ее брат, младше на два года, рос в той же семье и был жизнерадостным беспроблемным подростком и прекрасно себя вел.
Тогда я стала задавать вопросы о том, в какой период жизни матери была зачата дочь, и выяснилось, что мать не хотела этого ребенка и беременность наступила случайно, поскольку контрацепция не сработала. Мать была в таком ужасе, узнав о беременности, что всерьез собиралась сброситься с лестницы. Ей потребовалось несколько месяцев, чтобы смириться с мыслью о том, что ей придется отложить свои карьерные планы и родить этого ребенка. В конце концов ей удалось принять происходящее, или по крайней мере, она так думала. Когда ребенок появился на свет, мать была очень разочарована тем, что это не мальчик, а девочка. Во время грудного вскармливания у нее начался мастит, это доставляло ей большой физический и психологический дискомфорт, который она воспринимала как нападение на свою женственность. На момент наступления второй беременности женщине удалось принять роль матери, и эта беременность прошла для нее исключительно позитивно.
Если открытия Лейка верны, то дистресс, которому подверглась первая бластоциста в момент соприкосновения с изначальным дистрессом матери, запомнился как вторжение тревоги, страха, гнева, обиды и боли. Вполне вероятно, что последующее улучшение отношения матери к дочери спасло ту от более тяжелых психотических нарушений. Реакции ребенка на неудовлетворенные внутриутробные потребности оказались длительными. Нарушение естественного порядка не могло осознаваться девочкой, поскольку эмоционально это было бы для нее невыносимо. Следовательно, аффект был отщеплен, и воспоминания об изначальной вредоносной среде отсутствовали. Ощущение катастрофы диссоциировалось от сопровождавших его эмоций. Осталось лишь ощущение собственной никчемности, бессмысленности жизни, чувство, что она не имеет права рассчитывать ни на что ни со стороны родителей, ни со стороны мира в целом. Эта девушка не могла даже представить себе, что люди будут относиться к ней хорошо—напротив, ей казалось, что она должна идти на все мыслимые и немыслимые уступки, чтобы люди принимали ее. Более того, ей казалось, что она должна радоваться если хоть кто-то соглашался с ней общаться—поэтому она была крайне неразборчива в общении. Сексуальность превратилась для нее в средство компенсации ущербного образа себя. Она совершила предательство по отношению к собственной сексуальности, а та, в свою очередь, предала ее.
Разумеется, подобные проблемы связаны с сексуальностью, но на самом деле они ей совершенно не ограничиваются—просто в сексуальности эти проблемы проявляются точно так же, как и в других областях. Пытаясь работать со сложными ситуациями вроде этой, психотерапевты часто подходят к ним исключительно с точки зрения личной истории, не признавая наличие ранних доличностных причин. Есть основания полагать, что многие сложности в сексе и межличностных отношениях можно понимать в контексте самого первого межличностного контакта—встречи только что оплодотворенной яйцеклетки и матери.
Эта первая встреча очень важна, однако необходимо задаться вопросом, можно ли связывать все последующие проблемы с этим изначальным опытом. Насколько далеко идущие выводы можно сделать из того, что крошечное скопление клеток встретило холодный прием, пройдя сквозь фаллопиеву трубу и попав в матку? Вслед за Юнгом и другими исследователями, я склонна верить, что весь опыт взаимодействия со средой, полученный человеком на протяжении жизни, влияет на его личность. Травма может произойти на любом этапе жизненного пути и оказать глубокое воздействие на будущее человека. Однако то, как человек реагирует на травму, как он взаимодействует со средой, представляется вариациями на тему наиболее ранних реакций. Невозможно предсказать наверняка, в каких именно жизненных ситуациях будет проживаться та или иная проблематика, однако есть люди, чьи истории показывают нам, что они как будто бы «всегда» были в конфликте с миром. Эти дети как будто бы всегда были «не такими, как все»—хотя природа их инаковости и трудности, с которыми они сталкиваются, могут быть совершенно разными и будто бы никак не связанными с темой нашего разговора. В диагностических руководствах их обычно называют «психопатами» или «социопатами», или же ставят диагноз «расстройство личности». Такие ярлыки означают, что происхождение проблем человека неизвестно, и они особенно плохо поддаются лечению.
Любое нарушение установок и поведения должно с чего-то начинаться. Психоанализ утверждает, что важнейшие события происходят в раннем детстве или даже младенчестве. Несмотря на то, что психоанализ пациента может длиться много лет, пациенты, которым удается регрессировать до первых лет или месяцев жизни после рождения, далеко не всегда оказываются способны разрешить беспокоящие их проблемы. Одной из причин этого может быть то, что события в жизни человека и реакция на эти события, погребены под такой грудой наслоений, что до них просто не докопаться. Изначальные события, запустившие процесс, могут находиться под сложнейшими переплетениями более поздних, связанных с ними переживаний. Другая причина может состоять в том, что исследование просто не заходит достаточно далеко в прошлое.
Обе эти версии могут оказаться истинными. Понимание всей сложности предпосылок человеческого поведения и принципиальной невозможности разобраться со всеми факторами неизбежно фрустрирует искателя истины. Бесполезно смотреть на события изолированно, как будто бы они не связаны между собой. Нам прекрасно известно, что ничего в этом мире не происходит просто так, вне всякой связи со всем остальным, однако мы еще не научились применять это понимание по отношению к злоключениям, выпадающим на долю человека. Необходимо научиться мыслить в более целостных категориях, наблюдать за общими реакциями людей в контексте расширенной среды.
Вторая причина, состоящая в том, что возможно мы не заходим достаточно далеко в прошлое, актуальна для тех людей, кто уже убедился в неэффективности традиционных подходов к психике, поскольку они не доходят до истоков структуры личности, то есть до уровня, на котором началось расстройство. Более того, если мы действительно хотим увидеть свое собственное развитие в общем контексте жизни, частью которого мы являемся, невозможно закрывать глаза на тот момент, когда мы начали быть отдельной сущностью.
Джун Сингер