Подданные ветра
Месяц назад, будучи в «Мурманске», я увидел «Арктику» в холодном отстое, то есть ожидающей резки. Ледокол уже вычеркнут из книги живых – из Реестра судов. Как нет в живых и некоторых из тех людей, с кем я познакомился в своих скитаниях по Севморпути и полярным областям.
Усмехнись, деловой человек! Покрути у виска пальчиком городская практичная красавица – мы не обидимся. Мы и сами знаем, что больны северным синдромом, перед которым бессильны доктора и снадобья.
Что ж, вам – успех и деньги.
А вольному – воля.
…Ледокол «Арктика» был построен не для круизов. Это не современный комфортабельный «Вайгач» с лифтами, который мастерили финны, и на котором катают богатых туристов на Северный полюс – сорок тысяч долларов за неделю путешествия, шампанское включено…. «Арктика» – рабочая лошадка тяжелых льдов и высоких широт. Пока отмахаешь семь этажей из трюма на мостик, семь потов с тебя и сойдет.
Гиподинамия и гипоксия – вот две беды полярных мореходов. Первое потому, что нет лишнего места на судне. Второе – в атмосфере высоких широт не хватает кислорода, и организмы изнашиваются гораздо скорее – как любимые костюмы…
– Вот и не будем мы строить никаких лифтов, – сказал Юрий Кучиев, первый и легендарный командир атомохода. – Пусть ходят пешком.
Так что десять кругов вокруг бортов после обеда, в любую погоду. В вёдро и в шторм, в стужу и в оттепель. Или сорок – по вертолетной площадке. После обеда все свободные от вахты нарезают круги по ледоколу. Впрочем, любители спорта заменяют променад волейболом в спортзале – за полчаса выдыхается и чемпион.
Что ж, первый недуг движением побежден. А второй?
А второй – неважно. Что с того, если страдает тело, когда Север лечит душу?
Выбери сам, что тебе важнее.
Здесь враз научишься жить среди людей. Здесь некуда деваться от чужих взглядов. Вывод? Значит, тебе нечего скрывать. И на смену холодной настороженности московской жизни приходит простота.
Это неудобно, когда всё – на виду? Зато нет одиночества.
А в душу к тебе никто не полезет.
Не лезь и ты.
Рейсы бывают по году. Это только считается, что вышли на четыре месяца. В срок, как правило, суда не возвращаются – надо работать. Без ледокола по Арктике не ходят. Разве что недолгим летом.
Что такое лето в Арктике? Просто отступают льды. Не позагораешь. Но вот осень – это нужно увидеть хоть раз.
Она похожа на любовь зрелой женщины, ценящей последнее тепло – недолгая и лихорадочная.
Две недели тундра горит багрянцем и пурпуром, и тогда грибы на год заготовляют за день. Как? Косят косой…
Я ел голубику. Я лег во мхи и рвал её ртом, тянулся губами к дальним и самым вкусным. Я не волохался – иначе подавил бы ягоду вкруг себя.
Много ли нужно человеку во льдах? Только телеграммы из дома. Остальным обеспечит пароходство…
Женщин на «Арктике» мало. Несколько поварих да прачек – вот и вся прекрасная половина человечества, вписанная в судовую картину мира. Но тем заметнее фигурки в светлых романовских полушубках, неторопливо прогуливающиеся вдоль борта.
-Пристают ли? – мойщица Софья хитро прищурилась. – Ну да, бывает…К концу рейса ближе. Когда им сильно чего-то захочется.
-Чего же?
-А вот у них вы это и спросите…
Есть замужние. Есть свободные. Ищут ли они семейного счастья на ледоколе? Наверное. Как, например, женщины, идущие в армию – там много женихов. Жизнь же в море устроена так, что человеку здесь не дадут пропасть. Всё пополам – на «Арктике» это не просто слова.
-Крах капитализма неизбежен, – просветил меня парень в косухе. Студент – заочник. В море вышел в третий рейс. Гулял все время с котом за пазухой. Из – под черной кожи торчал рыжий хвост.
-Силком его возьмём?
-Зачем? Силой не достичь просветления…Люди изменятся. Когда поймут…
…Кадр вышел нерезким, смазанным – в обледеневших бортах стоит человек в лисьей шапке и с бородой. Лед за ледоколом сжимается минут за десять. Шов крепче льда, и если «морковка» (так зовут здесь сухогрузы, за их яркую северную окраску) не проскочит следом за «Арктикой» за эти минуты – зажмет.
-С кем тебе лучше, водолаз? – спросил я старшину водолазов Мамасуева, убирая фотокамеру – на ветру здесь она работает минут пять. – С людьми или с рыбами?
-С рыбами, – не удивившись, ответил он. – Они молчат…
На «Арктике», кроме спортзала – бассейн и две бани, кинозал, фотомастерская.
Я живу в лазарете. Здесь есть даже ванная. Ее нет и у капитана…
…«Арктика» разгоняется. Оба реактора ревут как тюлени в брачный период. Полынья кончается, и огромный пароход с плоским дном вылетает на лед, проламывая его своей тяжестью. И несется по льду вперед, сколько хватит инерции. Потом пятится назад, снова разгоняется и снова выбрасывается на лед.
Сзади тихой сапой крадутся сухогрузы – если застрянут, то в эфир полетит крик о помощи, сдернут с маршрута второй ледокол, и оба они начнут окалывать с бортов застрявшую «морковку». Опасно и скучно. Ювелирная работа на стопятидесятиметровых атомных махинах…
Но пока все нормально. «Арктика» ревет и бросается грудью в торосы. Скорость движения – четыре километра в час. И так – сутками, пока не кончатся тяжелые льды.
Минус пятьдесят. Солнце слепит, и играет, и ликует. Тени дрожат на синих льдах.
-Эй, стой! Эй, эй, ребята!
Я в изумлении оборачиваюсь – кричат со льда. К нам на полном ходу с берега несется грузовик.
-Местные, – хмуро говорят мне.- Навигация сейчас еще та, а у них – ни снабжения, ни эвакуации, если не дай Бог, кто заболеет.
-А полярная авиация? – спрашиваю я. – Ведь обязаны же санитарные рейсы делать?
-У нас тоже, – отвечают мне – Много чего обязаны. Мы, например, не имеем права ходить без ледовой разведки. То есть один из двух вертолетов должен постоянно в воздухе висеть. Ты хоть один на борту находил?
Нет, вертолетная площадка пуста. Тем временем мы тормозим, и на «морковку» поднимаются несколько человек – им надо в Дудинку, за четыреста верст. А с борта спускают на лед пару контейнеров и ссаживается предприимчивая дама – местный бизнесмен.
Строго говоря, суда не имеют права брать на борт никого и ничего постороннего. Но это – Север. Не поможешь кому-нибудь ты, кто тогда поможет тебе?
Со льда поднимают несколько мешков муксуна. Эх, будет строганина…Вы пробовали когда-нибудь строганину? Пишите рецепт.
Пойманную рыбу – муксуна, чир или нельму кидают на лед и она замерзает. Итак, вы ставите рыбину головой на плоскую тарелку и чистите. Потом нарезаете длинными и тонкими кусками. Можете короткими и толстыми – это дело вкуса… Макаете в соль и черный перец, заедаете крупными кружками лука.
Рыбу можно не жевать – она просто стекает в горло, тая на языке.
Да, забыл главное!
Выпиваете.
В цене водка. Спирта полно и так. Как его проносят, если мимо спецназа, охраняющего порт, ведь «Арктика» – атомный объект! – не проскочит и мышь?
А так и проносят.
Русские же люди.
Здесь алкоголь – не от бессилья или безделья.
Без него здесь свинтит гайку.
«Зов моря» – это не ерунда и не сказки.
Но моряки – народ суеверный, и о таких вещах помалкивают.
Среди чужих.
Кормят же в море и без строганины отменно. Недаром во всех флотах мира второй по значимости человек после капитана на борту – повар. Хотя и считается, что это – старпом, потом – главный механик, и т.д. Но хороший капитан с худым – не в смысле толщины – коком в рейс не выйдет. Потому что и так мало здесь радостей. Потому что еда здесь – жизнь.
Обычно на борту бывает два обеда, ибо питаются по вахтам. На столах без счета – чеснок и хлеб. Чеснок не от вампиров. От цинги. На «Арктике» я наворачивал за троих, и аппетит, взбодренный ядреным воздухом, не пропадал.
-Оголодал, – все качали головами поварихи и подавальщицы, и зачерпывали мне гущи со дна. – Известное дело, городской…
…Если стоишь во льдах больше двух суток – приходят медведи. Белые. Сидят поодаль. Потом смелеют. И лупит мамаша медвежат, которых команда подманивает сгущенкой.
Но потом подходит и сама.
Стреляют ли их?
Такому человеку лучше бы списаться на берег самому – не ровен час, подскользнется да за борт упадет.
А чего?
Море, всякое бывает.
Здесь подонку не выжить.
На Северах вообще людские гадости лечат просто.
Раз человеку скажут, два – не понимает. Напоят, вывезут в пургу километров за сорок, и отпустят. Одного.
Выйдет – если выйдет – другим человеком.
Ну, а на нет и суда здесь нет.
Сам же не вышел…
И пил я взахлеб синий воздух высоких широт, хмелея без водки.
Что дала мне «Арктика» за два похода?
За тоску и шторма, за страх и ожидание, за попытку сломать гордыню и услышать других?
За чифирь на вахте и боль в глазах, когда впереди – ни зги, и рвут пространство прожектора, отвоевывая у темноты сто метров пути?
За жизнь в круге радиации, когда тонкий мир приближается вплотную, протяни руку и ощути?
За надежду, запутавшуюся в сетях антенн – здесь не бывает писем, только радиограммы, и радист все время сморит мимо…
Я был свой среди своих. Если даже меня просто терпели из вежливости…
Самоидентификация – не в этом ли половина замысла человеческой жизни?
Вторая половина – самореализация.
Третья – и главная – остаться при этом человеком.
Но есть и четвертая – касается только подданных ветра.
Русскому человеку свобода не нужна.
Ему дай только волю…
28.12.12
Игорь Воеводин