Культ «черной бабочки»

Впервые о племени южноамериканских индейцев саат тауока и о культе “черной бабочки” упоминает полковник Бернетт – известный траппер и исследователь тропических лесов Мату-Гросу (Бразилия). В 1925 году на реке Кулуэни он обнаружил поселение индейцев саат-тауока, которые жили обособленно от других индейских племен и не были известны науке. Проведя среди индейцев два года, полковник Берннет в своей книге “Отчет о жизни индейцев Центральной Бразилии” [1] подробно описал быт, социальное устройство, обычаи и некоторые обряды индейцев саат-тауока.

О культе “черной бабочки” он в частности писал следующее:
  “Как мне удалось выяснить, индейцы [саат-тауока] считают своим тотемом черную бабочку “хуштуг-саат”, откуда и происходит их самоназвание “саат-тауока”, что значит “люди бабочки”. Поскольку и в окрестностях деревни, в сельве и на реке обитает огромное количество разнообразных бабочек, мне было очень интересно узнать какую же из них индейцы считают своим тотемом. Одако на все мои вопросы саат-тауока отвечали, что их бабочки здесь еще нет, что она еще не прилетала. Наконец, устав от моих вопросов, вождь племени Абиквара объяснил мне, что их “хуштуг саат” живет далеко на звездах и прилетает только раз в году, чтобы передать своему народу “мудрость прежних пространств”. Он сказал, что бабочка должна прилететь через одну луну (т.е. через месяц) и что будет большой праздник, на который я тоже приглашен, потому что бабочка “может захотеть поцеловать не только индейца, но и белого охотника”. Спустя какое-то время индейцы стали готовиться к празднику: женщины и дети наводили порядок в деревне, складывая весь мусор на площадку, где обычно проходили общинные собрания. Мужчины занимались починкой всякой хозяйственной утвари и собирали хворост, который также складывали на площадку для собраний. По всему было видно, что индейцы собираются развести большой костер.

Праздник состоялся в ночь с 25 по 26 июня. Как только стемнело, все от мала до велика собрались на площадке собраний перед огромной кучей хвороста. Абиквара поджег кучу хвороста с четырех сторон, и вскоре языки пламени взвились к самому небу. Старики выкатили большие деревянные колоды и палками стали отбивать какой-то замысловатый ритм. Женщины затянули мелодичную, протяжную песню на незнакомом мне языке. Абиквара, сидевший рядом со мной, объяснил, что это песня из прежних времен “о грустном сне богов и их скором возвращении”. Я спросил, на каком языке исполняется песня, и Абиквара ответил, что это язык, на котором боги иногда разговаривают с людьми. Песня закончилась, а старики продолжали отбивать палками ритм. Так продолжалось довольно долго. Вдруг ритм совершенно изменился, – стал каким-то беспорядочным, рваным, и я увидел, что над головами сидящих индейцев мечется большая черная тень. Наконец в свете костра я разглядел, что это гигантская бабочка. Бабочка размером с крупного ворона, как-то неуклюже размахивая огромными черными крыльями, кружилась над головами собравшихся. Пролетая надо мной она чуть не задела меня своим крылом, и мне стало не по себе. Неожиданно бабочка словно завалилась на бок и упала прямо на колени юноше, который сидел не очень далеко от меня. Юноша вздрогнул и словно окаменел. Стук колотушек резко оборвался. Неуклюже перебирая тонкими лапками, бабочка стала медленно карабкаться с колен к лицу юноши. Я получил прекрасную возможность разглядеть это создание, воистину принадлежащее другому, чуждому нам миру. Природа Мату-Гросу не скупится на выдумки, но, глядя на эту бабочку, я был готов поверить, что это насекомое не имеет ничего общего с земными формами жизни[2].Я не испытываю страха перед насекомыми, но эта бабочка была в высшей степени отвратительна. Ее непроницаемые черные крылья шуршали при каждом движении, а толстое брюшко покрывали длинные и редкие волоски. Несмотря на весьма крупное тело, ножки у бабочки были тонкими и чем-то напоминали паучьи лапки. На крупной голове торчали небольшие, похожие на рожки антенны, а из ротовой полости высовывался ярко-красный, влажно блестящий хоботок, скорее напоминающий жало. Бабочка вскарабкалась к плечам юноши и практически закрыл собой все его лицо.

  – Сейчас она поцелует Панангу (так звали юношу), – возбужденно прошептал мне Абиквара.
  Бабочка замерла. Со своего места я не мог видеть, что же именно происходит, – я видел только неподвижно сидящего юношу и тяжело пульсирующее брюшко бабочки. Спустя какое-то время бабочка снова упала на колени сидящего юноши, раскрыла свои крылья и, тяжело взлетев, исчезла в ночи. На губах у Пананги я увидел кровь. Старики вновь принялись отбивать ритм своими палками. Внимание всех собравшихся было теперь приковано к бледному Пананге. Какое-то время он сидел совершенно неподвижно. Глаза его ничего не выражали. Потом он вдруг резко вскочил и колотушки опять смолкли. Воздев руки к небу и запрокинув голову Пананга начал выкрикивать что-то на все том же непонятном мне языке.

  – Что он говорит? – спросил я Абиквару.
  – Это древнее пророчество о худурш(hoodursh) – потомках древних богов, которые тайно живут среди людей и ждут того времени, когда вернутся те древние, кто будет править миром.
  Пананга опустил руки и замолк. Какое-то время царило всеобщее молчание, а потом все присутствующие по очереди стали подходить к Пананге. Каждый что-то говорил ему и каждому юноша что-то говорил в ответ.
  – Они спрашивают у черной бабочки о своей жизни, и она им отвечает, – объяснил мне Абиквара.
  Я не стал дожидаться окончания церемонии. Голова у меня болела, ноги затекли от долгого сидения. Пожелав Абикваре доброй ночи, я пошел спать.

На следующий день я узнал, что Пананги в поселке нет. Как объяснил мне Абиквара, юноша ушел к “началу мира” и так случается с каждым, кого целует черная бабочка-хуштуг саат.”[3]

Впоследствие такие известные путешественники и исследователи тропических лесов Бразилии как Перси Фосетт и Карл Август Фишер [4], руководствуясь заметками полковника Бернетта, пытались отыскать племя саат-тауока, но безрезультатно. Только в 1961 году лингвист и антрополог Дэвид Лауф, путешествуя по штатам Мату-Гросу и Мату-Гросу-ду-Сул случайно натолкнулся на поселение индейцев саат-тауока в долине реки Шингу. Он прожил с саат-тауока четыре года, исследуя язык и традиционное мировоззрение индейцев. В своей книге “Mythology Beyond Man and Reason”[5] Дэвид Лауф дает довольно необычную[6] интерпретацию культа “черной бабочки”, связывая его с т.н. “запредельным мифом”.

Как известно, термин “запредельный миф” ввел в научный обиход Виктор Торндал [7]. Он в частности пишет следующее: “Сюжет архаического мифа о творении (происхождении) предполагает наличие по крайней мере трех основных актантов. Во-первых, это собственно творец – культурный герой, бог-демиург или тотемный предок; во-вторых, – это тот материал, из которого творец создает землю, воду, огонь, человека, животных, растения и т.д.; и, наконец, в-третьих, – это антитворец, некая терратоморфное существо (чудовище, змей, дракон), которое либо владеет необходимым для творения материалом, либо каким-то образом препятствует творцу этот материал обрести. Иногда обретение “материала” творения представляется как “возвращение утраченного” (на мой взгляд это является позднейшей интерполяцией, имеющей своей целью оправдать экспансивное поведение демиурга), но чаще в мифах подчеркивается, что “антитворец” владеет исходным “материалом” творения по праву. И более того, некоторые архаичные мифы (шумеро-аккадские мифы о борьбе Мардука и Тиамат, гелиопольский миф творения, мифы юго-восточных племен Австралии, палеоазиатские мифы о Вороне, меланезийские мифы творения и др.) позволяют сделать вывод, что антропоморфный характер демиурга носит компенсаторный характер, и что первоначально миф творения представлял собой сюжет борьбы существ, не имеющих к человеку никакого отношения. Позднее наиболее агрессивной/активной стороне в этой борьбе стали приписывать человеческие качества. В результате, чуждый человеческому сознанию и по сути дела “запредельный” миф о предначальной борьбе превратился в миф о творении. Таким образом, дошедшие до нас мифы творения имплицитно содержат в себе свернутый “запредельный” миф, который в определенных случаях поддается реконструкции”[8].

К сожалению внезапная смерть Виктора Торндала в 1964 году оставила задачу реконструкции “запредельного мифа” неразрешенной. Позднее попытку такой реконструкции предпринял Дэвид Лауф в уже упоминавшейся выше работе “Mythology Beyond Man and Reason” на материале записанных им мифов племени саат-тауока, сосредоточенных в основном вокруг культа “черной бабочки – хуштуг саат” и ритуала “поцелуя” бабочки.

По причине скептического отношения академической общественности к научной деятельности Лауфа его книга была выпущена более чем скромным тиражом в небольшом американском издательстве Ketegatt & Rappoport и до сих пор не переиздавалась. Думается, здесь будет уместным привести некоторые выдержки из труда Лауфа, сопроводив их по необходимости нашими замечаниями.

“Все мои распросы относительно “языка богов”, на котором саат-тауока общались с избранником бабочки, наталкивались на стену искреннего непонимания. В обыденной жизни индейцы говорят на языке паумари, относящемся к довольно-таки распространенной в Мату-Гросу аравакской языковой семье. Однако же в ночь прилета бабочки они начинают пользоваться совершенно неизвестным мне языком, состоящим сплошь из свистящих, шипящих и придыханий. Парадокс ситуации заключается в том, что никто из самих индейцев саат-тауока просто не замечает перехода с одного языка на другой. Когда я пытался им указать, что на самом деле они говорят на двух разных языках, они смеялись и высовывали языки, тем самым как бы демонстрируя, что язык у них всего один.

  “Как человек может говорить на разных языках, если мир всего один?” – сказал мне один старый индеец, и я не нашел, что ему ответить. В результате саат-тауока удалось до определенных пределов убедить меня в том, что то, что я воспринимаю как звуки незнакомой мне речи есть на самом деле образы какого-то иного мира, воспринимаемые мною исключительно посредством слуха.

Как бы там ни было, в ночь прилета бабочки я обратился к избранному бабочкой оракулу на английском и ответы получил также на английском языке. Впрочем, события той ночи настолько потрясли меня, что я перестал понимать, что такое “говорить”.

Мои вопросы оракулу, как во время первой, так во время второй беседы строились в основном вокруг мифологических представлений саат-тауока. На основании полученных мною ответов – не всегда ясных и очень часто слишком лаконичных – мне все же удалось вычленить структурно законченный сюжет, который объясняет ритуал “поцелуя бабочки” в функционально-мифологическом контекте. Этот сюжет может быть представлен следующим образом:

В те времена, когда еще не было тени, Нфанхва тихо лежал, свернувшись, как водяная улитка. Под ним была мутная неразличимая пучина и над ним была мутная неразличимая пучина. Все было в нем, все принадлежало ему, и не было никого, кто бы еще тут лежал. Потом из самой глубокой бездны поднялся Тот-Кто-Был-Прежде[9] и своими острыми, как взгляды незамужних женщин, когтями распорол Нфанхве толстое брюхо. Все, что было внутри, стало снаружи. Луна, звезды и Солнце; земля растения и звери; люди, грибы и дикие кошки вышли из тела Нфанхвы и стали видны друг другу. Увидел все это Тот-Кто-Был-Прежде и захотел на все это смотреть. Тогда рассердился Нфанхва и ударил Того-Кто-Был-Прежде своим хвостом по четырем сторонам света. Опустился Тот-Кто-Был-Прежде в самую глубокую бездну, но перед этим успел произвести в мире свое потомство: худурш – тех, кто тайно ждет. Тогда взял Нфанхва в рот четыре камня и плюнул на четыре стороны света. Так запечатал он глубокую бездну по четырем сторонам света, чтобы больше не поднимался Тот-Кто-Был-Прежде. А все, что вышло из его тела, Нфанхва собирать не стал, потому что он снова остался один и ему было безразлично, что – внутри, а что – снаружи. Каждый год к людям, к тем, что вышли из тела Нфанхвы, прилетает хуштуг-саат – черная бабочка, которая есть дыхание Нфанхвы над неразличимой пучиной, чтобы напомнить о камнях-печатях. Людям возвращается память, а камням возвращается сила. Тот-Кто-Был-Прежде бъется, но не может выйти, а его потомки – худурш тайно живут среди людей, хотя сами не люди [10]. Они ищут способа разбить камни, чтобы освободить Того-Кто-Был-Прежде, но не могут приблизиться к камням, потому что земля вокруг камней пропитана слюной Нфанхвы. Худурш тайно ждут прихода Того-Кто-Был-Прежде, ведь если придет Тот-Кто-Был-Прежде, то они унаследуют мир.

Как мы можем заметить, картина творения у саат-тауока существенно отличается от традиционного изложения космогонического сюжета. Эти отличия могут быть сформулированы следующим образом:

1) То, что Нфанхва по всем своим признакам соответствует недифференцированному хтоническому началу, не вызывает никакого сомнения. Но борется с ним не бог или трикстер, а существо того же уровня. Хаос “вспарывает” хаос, в результате чего возникает упорядоченный мир.

2) Возникшему миру угрожает опасность оказаться во власти Того-Кто-Был-Прежде. Таким образом творец (или причина творения) представлена в мифе как зло, от которого следует избавиться, а сам акт творения выведен как случайное следствие бессмысленной борьбы двух монстров.

3) Спасает мир от творца (от Того-Кто-Был-Прежде) все тот же Нфанхва, который позволяет возникшему миру существовать вовсе не из милости или сострадания, а просто потому, что этот мир ему безразличен. В результате непонятно, чему мы должны быть благодарны в большей степени – агрессивности Того-Кто-Был-Прежде или же безразличию Нфанхвы [11].

4) Как бы там ни было, возвращение Того-Кто-Был-Прежде представляется нежелательным как для самого Нфанхвы, так и для всего существующего мира.Здесь кончается безразличие Нфанхвы, ибо он поручает избранным следить за сохранностью камней, которыми она запечатал бездну.” [12] “Нелепый и безысходны миф, – пишет далее Лауф. Казалось бы ни одна из ныне известных мифологических систем не является настолько индеферентной по отношению к человеку и его истории. Но, с другой стороны, если мы возьмем любой космогонический миф и очистим его от шелухи антропоцентризма, то получим нечто подобное мифу творения у саат-тауока. Схематично такой сюжет мог бы выглядеть следующим образом: один начисто лишенный каких бы то ни было человеческих качеств монстр вступает в борьбу с другим таким же монстром. [13] В результате такой борьбы обнаруживается антропоморфная вселенная, которая интересует обоих монстров не сама по себе, а лишь постольку, поскольку это может касаться их соперничества. И по всей видимости мы никогда не сможем понять ни смысла борьбы этих предначальных монстров, ни смысла их безразличия.” [14].

Как нам уже известно из приведенных выше материалов Барнетта, на следующий день после совершения ритуала медиум – тот, кого “поцеловала” бабочка – покидает племя и уходит к “началу мира”. Дэвид Лауф в своей книги рассказывает о том, как идя несколько дней по следам медиума, он обнаружил посреди заболоченного леса поляну, на которой стоял большой черный камень.

 “Камень был гладким и холодным на ощупь. Он был похож на обелиск. На одной из его сторон была причудливая вмятина, похожая на отпечаток человеческого лица. У камня след оборвался, и мне не оставалось ничего другого, как повернуть обратно” [15].

Однако обратной дороги к поселку индейцев саат-тауока Лауф отыскать не смог. Четыре дня он блуждал по сельве, пока наконец не вышел к поселку индейцев бороро, которые доставили обессиленного и заболевшего лихорадкой исследователя в христианскую миссию в Корумба.

По прибытии в Европу у Лауфа обнаружилось сильное психическое расстройство. Он был помещен в Бернскую психиатрическую клинику, где, используя полевые дневники и записки, написал свою книгу. Это обстоятельство дало повод некоторым ученым отнестись к исследованиям Лауфа как к плоду расстроенного воображения и неуравновешенной психики. Репутация безумца утвердилась за Лауфом окончательно уже после его смерти, когда были опубликованы его дневники и письма. Так, в одном из писем свой невесте Кларе Фридеман он писал: “К несчастью, Клара, мне стало известно настоящее имя Того-Кто-Был-Прежде, и теперь повсюду меня преследуют эти ужасные худурш. Они отличаются от самых обычных людей тем, что на них практически не обращаешь внимания. Я просто знаю, что если рядом со мной находится человек, на которого я практически не обращаю внимания, то это – худурш. Думаю, они обладают какой-то таинственной способностью деформировать наше внимание таким образом, что люди не замечают их присутствия. Я слишком много знаю о них, и поэтому они хотят меня извести. Нет, они не хотят меня убить, – это было бы слишком просто. Они хотят довести меня до сумасшедствия, чтобы таким образом перечеркнуть все сделанные мною открытия. Кто они, и что им надо? Они меняют облики и лица, они внушают людям странные мысли о религии и Боге; они пишут философские трактаты, единственный смысл которых – лишить людей силы, и им это удается[16]. Они ищут камни Нфанхвы, чтобы разбить их и выпустить из бездны древний ужас. Они жаждут власти и, я думаю, они ее скоро получат” [17 ].

14 февраля 1979 года Дэвид Лауф покончил жизнь самоубийством. Сопоставление имеющихся свидетельств и исследовательских материалов, чаще всего опирающихся на вторичные источники, не позволяет сделать однозначные выводы относительно культа черной бабочки у саат-тауока. Более того, после Лауфа никому из исследователей и путешественников не удалось обнаружить само племя.

Что же касается реконструкции запредельного мифа, то, с одной стороны, она выглядит вроде бы совершенно безобидной рационализацией фрагментов древних или традиционных космогонических представлений. С другой же стороны, принимая во внимание архетипический характер самих этих рационализаций, запредельный миф представляется отчаянной попыткой оправдать отсутствие идеалов, целей и позитивных интересов в современном обществе. Что можно требовать от общества и человека, если весь этот мир с самого начала был создан без цели и надежды в глупой животной возне предначальных монстров.
 _______________________________________

Примечания
[1] См. R.D. Bernett. General Report on the Indians of Central Brasilia. London, 1930
[2 ] Стивен Михальски, автор трехтомной “Символической истории насекомых” пишет: “Семейство бражников (Sphingidae) изобилует весьма странными экземплярами. Есть свидетельства о существовании в тропических лесах Южной Америки кровососоущих видов этих бабочек. Хоботок этих бабочек слишком слаб, поэтому им приходится выискивать на теле своей жертвы места, где кожа является наиболее тонкой. Сами по себе бражники довольно-таки неуклюжи, и поэтому для того, чтобы частично обездвижить жертву и сделать ее послушной эти бабочки впускают в кровь жертвы свою слюну, обладающую наркотическим воздействием. Говорят, что некоторые племена индейцев Южной Америки используют слюну этих бабочек для приготовления любовного эликсира”. См. Stiven Mihalski. Symbolic History of Insects, N.Y. 1974-1976, vol.2, p. 415.
[3] R.D. Bernett. General Report on the Indians of Central Brasilia. London, 1930, pp. 314-315.
[4] Заинтригованные записками полковника Бернетта, оба эти исследователя в разное время (Перси Фосетт в конце 30-х годов, а Карл Август Фишер в начале 40-х годов) организовывали экспедиции на поиски таинственного племени. Индейцы тембе, араваки,урубус-каапор, гуажажара, нандева, мбайя-гуайкуру, гуарани, бороро, потигуара и др., с которыми сталкивались исследователи, подтверждали информацию Бернетта, но о расположении поселка саат-тауока ничего не знали, или, как считает Фосетт, “скрывали место расположения племени из соображений религиозного характера” (См. Exploration Fawcett by Lt. Col. P.H. Fawcett. Arranged from his manuscripts, letters, log-books and records by Brian Fawcett., London , 1953 )
[5] Mythology Beyond Man and Reason. Ketegatt & Rappoport Publ. Chicago. 1966
[6] Дэвид Лауф был известен не только как талантливый антрополог и лингвист, но и как оккультист. Существуют документы, свидетельствующие о причастности Лауфа к деятельности секты т.н. “охотников за тенями”. Известно, что оккультная направленность трудов Лауфа была крайне отрицательно воспринята в академических кругах.(См. Cosma Shalizi. David Lauf and Vampire Research Groups in US. Mahuku Project., Elberton, N.Y. 1975. См. также В.Б. Коробов. Материалы к изучению истории и миропонимания секты “охотников за тенями, в рукописи)
[7] См. Viktor Thorndahl. The Eurasiatic mythology and cultural contact between America, Oceania and Far East. Amsterdam, Koninklijk Instituut voor de terpen. 1962
[8] Ibid, p. 35.
[9] В другом месте Лауф пишет, что индейцы знают настоящее имя Того-Кто-Был-Прежде, но никогда его не произносят, чтобы худурш, которые всегда находятся где-то поблизости, не смогли причинить им вреда
[10] Специфика некоторых космогоний заключается в том, что сотворение мира не предполагает преодоления хаоса. Нун – хаос в египетской космогонии – продолжает свое существование и после отделения от него демиурга. Он – всюду и нигде. По замечанию Е. Хорнунга (См. Hornung. Chaotische Bereiche in der geordneten Welt. – ZAS, 1956, vol. 81), он – в небе, на земле и под землей. Подобно океану, он окружает землю, подобно подземным водам, он – в почвенных глубинах, и вода дождей тоже зарождается в нем. Однако, если мы захотим определить точное местопребывание Нун, мы окажемся в затруднении, так как хаос и его категории находятся по ту сторону пространства и времени, вне определенного места, всюду и нигде. Нун, существовавшее “до всего”, продолжает существовать и “после всего”.
[11] Как считает Лауф, представленный таким образом космогонический сюжет выбивает у человека из под ног всякую основу религиозной нравственности. “Человек не может быть благодарен ни одному из этих монстров и единственный смысл существования в этом случае сводится к тому, чтобы не позволить этим монстрам снова вмешаться в жизнь этого случайно возникшего мира”. Ibid. p. 217. Парадоксальная космогония: смысл творения в защите от своего Творца
[12] Mythology Beyond Man and Reason. Ketegatt & Rappoport Publ. Chicago. 1966, pp. 214-215
[13] Как вариант: монстр вступает в борьбу с самим собой или же с какой-то своей частью
[14] Mythology Beyond Man and Reason. Ketegatt & Rappoport Publ. Chicago. 1966, pp. 311
[15] Ibid, p. 314
[16] Фрэнсис Сoнора, один из последователей Лауфа пишет: “Человечество – не единственная раса разумных существ на земле. Рядом и совершенно незаметно сосуществуют вместе с человеком и за счет человека расы других разумных существ- паразитов. Многое из того, что мы привыкли считать достижением человеческой мысли, искусства, философии, на самом деле является попыткой внедрить в человеческое сознание идей, превращающих человека в раба этих паразитов. Что мы знаем о таких, казалось бы привычных существах, как тараканы, мыши, крысы, пауки? Что происходит на самом деле, когда нас кусает комар, блоха, клоп, клещ или пчела? Что, если таким способом происходит распостранение некоторых религиозных и философских идей, которые на самом деле призваны обессилить человека, сделать его вялым, поддатливым и послушным внешним обстоятельствам.” F. Sonora. Modern Inhuman Civilizations on the Earth. Udugu-Fasкo. Mahuku Project, Elberton, N.Y. 1995. p. 15
[17] Цит. по Cosma Shalizi. David Lauf and Vampire Research Groups in US. Mahuku Project., Elberton, N.Y. 1975. рр. 25-26

Владимир Коробов, из книги «Неизвестные и малоизученные культы»